сильный ливень. Он помнит, как промелькнула злорадная мысль: промокнет и вернется. Не вернулась. Такси занесло на повороте. Удар о скалу был чудовищным. Никто не выжил — ни водитель, ни пассажиры. То, что осталось от Лили, извлекали из машины частями.

Если бы не заказчики, он никогда сюда не вернулся бы. Вот приходится сидеть тут с ними, заглатывая устрицы одну за другой. Под прохладное шардоне, в приятной компании это дело хорошее, но не в этом месте. За дальним столиком сидит девушка в сарафане с открытыми плечами. Похожи, но не такие. У Лили они были острее и беззащитнее. Девушка качает на пальце ноги почти слетевшую босоножку. Перехватило горло. Пришлось по-рыбьи судорожно вздохнуть. Большой глоток вина восстановил дыхание и отогнал промелькнувший в сознании набросок дивной линии породистых щиколоток и стремительный подъем к бедру почти по прямой, без лишних изгибов и округлений.

У этой слишком мягко, рельефно, а у той были росчерки и разрывы. Ее, почти невесомую, отрывало от земли, он не удержал. Черт! Почему так тяжело дышать?

Заказали новую порцию устриц. Ковырнув вилочкой, он нехотя отправлял в рот тугие комочки слизи. На тарелке осталась одна неоткрытая устрица. Она лежала, мутно светясь, сжав плотно створки. Это был недосмотр официанта, и устрицу следовало заменить. Его партнер хотел распорядиться, но он, придвинув тарелку, взял в руки ракушку.

Лезвие ножа соскакивало, не находя щелочки, в которую можно было бы вонзиться. Сидящие за столом с интересом и недоумением наблюдали за его тщетными попытками расправиться с моллюском. Наконец створки упрямой устрицы были сломаны, и он, довольный, втянул в себя содержимое раковины. Гримаса удовлетворения неожиданно сменилась мучительной беспомощностью и страхом. Схватившись за горло, он старался вытолкнуть из себя скользкое чудовище, но даже не мог кашлянуть. Партнеры подскочили, забарабанили по спине, кто-то перехватил поперек туловища и наклонил вперед, но все было тщетно, счет пошел на минуты. Официант уже вызвал «Скорую».

Машина приехала быстро, и это спасло. Врач разглядывал сгустки слизи, извлеченные из дыхательных путей пострадавшего. Взяв пинцет, он осторожно вытянул матово светящуюся, довольно большую горошину.

— Жемчуг, идеальной формы. Надо же, какая редкость! А ведь она могла вас убить, эта устрица, — сказал доктор.

— Но зато как красиво, — ответил он врачу и крепко сжал в кулаке жемчужину, спрятав ее в темноту кармана. Он знал, что сделает завтра: поищет в Интернете ту книгу, с которой носилась Лилька, прочтет ее, найдет источник и грот, о котором она говорила, и обязательно туда поедет. Времени почти не осталось, но можно задержаться на день или дольше. Да, задержаться… Хорошо бы.

Сания Шавалиева

Игры с рыбой

От каждой набегающей волны Василий вздрагивал, отступал назад — пятки больно натыкались на острые камни. Волна пенисто накатывала, шуршала по гальке, нехотя уходила. Мальчишка терял равновесие, останавливался, снова шел вперед и взвизгивал от прохладной волны. Изредка он оглядывался на няньку. Валентина Ивановна окунала его братишку в бледную пену. Младенец орал, дрыгал ногами, а нянька, громко проклиная все и вся, снова с головой ополаскивала малыша.

День начинался как обычно. Валентина Ивановна отдергивала тяжелые портьеры, включалось крымское утреннее солнце, потом она сдирала простыню, резко поднимала мальчишку за плечи, ставила на пол, криком «быстро чистить зубы» выгоняла в ванную.

А потом наступал ежедневный ритуал. На огромной, как море, голубой тарелке тепло жила каша, и даже светилась масленым солнцем. Нянька набирала полную ложку, впихивала в рот ребенку: «…Ешь, жуй, ну что за недотепа, сейчас Егорушка проснется, а ты еще не кормленый, чо я скажу родителям?»

«Чо скажешь? — думал Василий, сглатывая кашу. — Скажешь: какие замечательные деточки! Василек покушал рисовой кашки, булочку с маслицем, виноградик, грушку, мандаринки». Все это ты скажешь, прижав ладони к груди, — брови поставив домиком. Отец, выслушав этот доклад, довольно подтянется, усмехнется мне, крикнет протяжное «У‑у‑у‑х‑х‑х» и побежит к уже прогретому обеденному морю, а мама пойдет к массажистке, а я с Егорушкой пойду спать — (тихий час для няньки — это святое)…

— Ш‑ш‑ш, — сказала волна и ударила Василия в грудь, подбородок, горечью наполнила рот.

Василий глотнул, и… и в животе, горле стало так противно и муторно, что Василий кашлянул, икнул и выдал обратно полезный завтрак. Каша, булочка с маслицем, виноградик, грушка и мандаринка выпали на поверхность воды молочным пятном. Василий испугался, но непонятно чего — то ли криков няньки, то ли рыбы, мгновенно возникшей вокруг. Она кишела и казалась стаей фантастически-разноцветных бродячих собак: здесь была помесь черно-желтого с красным, рыже-синего с черным. Особенно пугала мальчика самая большая рыбина: круглая, толстая, как испорченный пшеничный батон, с пятнами черной плесени по бокам. Распугав всю малышню, рыбина короткими бросками собрала с поверхности остатки Васиного завтрака, нырнула за утопающими крошками и, вернувшись, уставилась на Василия голодными животными глазами. Честное слово, она просила добавки.

— Василий!

Мальчик вздрогнул и подумал, что его зовет рыба, но звала Валентина Ивановна.

— Ну, где ты там, паршивец! — Нянька уже завернула Егорушку в большое белое полотенце и теперь кидала в Василия мелкие камешки. — Ты чо там, уснул?

Один из камешков плеснул недалеко от рыбы. Рыба мигнула, обошла Василия по кругу, нырнула, поймала ртом уже уходящий на дно голыш, выплюнула, поймала и так, играя, ушла от берега к острым скалистым зубцам.

— Васька!!!

А вот это серьезно, понял мальчишка и, то и дело оглядываясь, побрел за нянькой к коттеджу.

…Егорка уже спал под кисейным балдахином, а Василий все ворочался в кровати и все время вспоминал рыбу, ее уныло обвисшие губы, ряд острых зубов, черный зрачок в желтом ободе.

Рано утром Василий помылся, натянул шорты и сел на банкетку рядом с кроватью Валентины Ивановны. Он впервые видел, как она спала, удивляясь, что она вообще умела спать. Он разглядывал няньку. Ее серо-белые волосы, желтые зубы, борозды морщин по щекам. А еще она храпела и присвистывала.

— Паршивец, — вдруг открыла глаза Валентина Ивановна.

Василий вздрогнул, соскочил с банкетки.

— Рыбу пустил?

— Какую рыбу? — удивился Василий.

— …Об-бос-сал?!..ся? Да?!

Василий отрицательно замотал головой.

— А чо… тогда?

— Есть хочу, купаться… в море… плавать.

И как это бывает обычно у взрослых, начались долгие сборы, непонятные бормотания. «Облапошить всякий горазд, а ты попробуй поставить дитя крепко на ноги. Вдруг попадет на поле дурацкое-неразумное, и будет там трепаться как пугало одинокое, а мне каково будет в царстве тьмы? Не смогла, скажут, довести до светлого разума, совести богобоязненной. Упаси, Господи, рабу твою